ЛИЦОМ К ЛИЦУ

Ирина БОЧОРИШВИЛИ

Бочоришвили Ирина Автандиловна
Фото Вероники Игнатовой

И.Бочоришвили в роли леди Макбет
«Макбет». Леди Макбет — И.Бочоришвили
Юбилейный вечер к 20-летию театра, июнь 1997 г.

И.Бочоришвили в роли Цезонии
«Калигула». Цезония — И.Бочоришвили
сезон 1989/90

«Кто сказал, что нет на свете настоящей вечной любви?..» Вы? Или, может быть, вы?.. Кто сказал, что театр Валерия Беляковича непрофессиональный?..
В тот легендарный Театр на Юго-Западе Судьба вела Людей… Не актёры, не художники, не билетёры, не гардеробщики, не бутафоры, уборщики, осветители, звуковики, администраторы, монтировщики, швеи, сапожники, бухгалтеры, литработники и прочая «нечисть»… Приходили в театр не профессионалы, а люди: неспокойные, легендарные безумцы и безумные счастливцы, которые искали в жизни больше, чем жизнь… натыкались на ТЕАТР — и оставались в нем навечно.
Что они искали? Чего хотели? Они приходили не состояться профессионально, нет, не делать головокружительную карьеру, даже не самовыражаться, а просто быть полезными, любить свое дело и быть любимыми…
Судьба подбирала их как карты из одной колоды. Пришедшие сюда не собирались быть профессиональными актёрами, у всех у них были свои профессии, у каждого была своя обычная и непростая жизнь! А судьба оказалась одна на всех!
Им удалось каким-то немыслимым образом уйти от реальной жизни и существовать параллельно с ней. Они не боялись никакой работы (все в театре делалось руками тех, кто играл на сцене), не думали о деньгах (труд не оплачивался: он считался почетным), ничего ни у кого не просили…
Тогда можно было три рубля перехватить — и жить неделю. Перекусить бутербродом. Курить — а все курили — всегда можно было стрельнуть… И процесс засосал… Родилась легенда о Юго-Западе…
Однажды Лорку спросили, зачем он пишет пьесы, зачем ставит спектакли, и он ответил: «Чтобы меня любили»…
Наверное, мы пришли на Юго-Запад за тем же. И публика нас любила! Не было артиста, у которого не было бы, нет, не фанатов, а тех, кто его действительно любит! Мы даже шутили, что среди наших зрителей есть гринеманы, коппалофилы и авилофобы… Мы тогда очень много шутили, мы были молоды, были, может, даже в чем-то злые, но это помогало выживать…
Гринеманы есть и сейчас. Это целая семья наших зрителей.[прим. 1] Они практически стали нам родными. Теперь к нам ходят гринеманы-внуки… Вот так.
И Легенде о Юго-Западе сопутствует легенда о Юго-Западном Зрителе, в памяти которого живёт ещё тот, горячо нами любимый и такой живой Юго-Запад, с которым они не хотят расставаться…
Театр, безусловно, сделал Валерий Романович, но без всех тех, кто пришел сюда сам, тех, кто был с ним в ТЮМе и Востряковской библиотеке, без своего зрителя Легендарный Юго-Запад представить невозможно!.. Наш зритель был с нами всегда. Он нас поддерживал в трудные времена, он нас оценивал, он давал нам силы продолжать, он щедро платил нам своей любовью.
Феллини сказал, что смысл искусства состоит в том, чтобы дать человеку понять необходимость духовного в жизни. Я не ручаюсь за точность фразы, но смею надеяться, что моему Юго-Западу и его Зрителю это удавалось.
Я пришла в театр, посмотрев «Водевили», думала, с ума сойду от восторга. Постановка была не классической, не то чтобы хулиганской, но очень свободной! Тогда я почувствовала на себе энергию этого эмоционального выплеска. От смеха болели мышцы живота. После спектакля казалось, что мы уже давно знаем друг друга. В голове вертелись фразы из спектакля… Потом я привела в театр друзей… Потом пришла и сама (был объявлен «дополнительный набор»). Нет, я не думала быть актрисой, мне просто хотелось быть чем-нибудь полезной этому театру.
После прослушивания мне сказали: «Ходите на репетиции, наблюдайте». Потом очень быстро я получила работу (сваха в «Женитьбе» Гоголя). А потом и меня за-со-са-ло!
Мы не думали о необходимости образования. Сейчас студенты приходят в театральные вузы за «корочкой». Но какой-то внутренний настрой, уровень потерян… Наши артисты не учились, многого не знали, но зато играли так, что «театр трещал и ломился от восторга публики», а ночью за билетами выстраивались очереди из наших зрителей и зарождающейся «театральной мафии».
Работали мы на износ: играли по два спектакля в один вечер[прим. 2], а по субботам и воскресеньям по четыре в день (чтобы все желающие могли посмотреть, зал-то маленький и всегда был набит до отказа). Но не задумывались ни о чем — так было надо! Мы как-то не думали, имеет ли человек право играть именно так — мы своей игрой дополняли друг друга. Я не знаю, как правильно назвать тот коллектив… Наверное, это была стая — нет, не единомышленников, — а единочувственников. Общность, которую каждый чувствовал как ответственность за одно общее для всех дело… Мы не думали о карьере, мы не собирались становиться профессиональными актерами — просто работали вместе. У нас никогда не возникало вопроса: если я болен, могу ли я не выйти на сцену? Нет, все из последних сил ползли. Всякое бывало… Нет голоса — все равно на сцену. Умирали близкие: утром смерть, вечером — спектакль…
Во всех этих людях есть свой особый свет. У всех прежних были свои особые данные. У каждого была харизма. Были голоса запоминающиеся и сильные; яркие, часто нестандартные внешности, как у Авилова или Бадаковой… В этом театре всё было просто и брутально. Здесь все было возможно, даже невозможное… Все были «на ты», включая режиссёра: Валера или Романыч — так к нему обращались все. При встрече обменивались рукопожатиями, без различий пола, а не поцелуями, как принято в артистической среде… Вот Рыжий (Авилов), Гриня (Гришечкин), Серый (Белякович Сергей) — руку протягивают, на «ты» обращаются! Вот Витька (Авилов) рот раскрыл — разочарование… Лучше бы не говорил ничего! Помню, в самом начале нашего знакомства он ужасался, как можно читать Хармса. Был просто в шоке, считал, что это не писатель…
Прошло несколько лет — и он уже восхищался Хармсом. Он постоянно читал. Сначала все. Без разбора… Он сам себя сделал, это просто поражает! У него был природный дар. А если посмотришь на его лицо — промелькнет перед глазами вся история театра. Люди слушают, смотрят, примеряют на себя образы — и начинают (не могут не начать) духовно работать над собой. Авилов пришел, чтобы читать, смотреть, думать и пытаться применить. Он постоянно был в работе, у него были очень интересные роли. Он постоянно работал. Вопреки всему он стал звездой. И все мы двигались «вопреки», хотя бы вопреки ярлыку необразованности, который в течение долгого времени висел на наших шеях. Мы все были на равных.
«Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье…» Когда он ушел из жизни, все остро почувствовали, какой это был мастер! Он играл честно, выкладываясь на все сто, ему невозможно было не верить!
Прошло тридцать лет. Тридцать… Это срок и в прямом и в переносном смысле… «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье…» И вот с расстояния тридцати лет, оглядываясь на прошлое, понимаешь, как мы были по-настоящему счастливы, ибо даже не заметили, как промелькнули эти годы… Кажется, что все было только вчера… А ведь у нас есть люди, преданность которых театру поражает. Они о театре говорят — глаза горят, улыбка. И не важно, сколько у них ролей — у них любовь к театру колоссальная, остальное им не важно, как и тридцать лет назад!.. Да. Они счастливы и они изнутри светятся теплым ровным свечением, потому что всегда играли, как чувствовали. Каждый из них был: «Я в предлагаемых обстоятельствах»… И все эти «Я» — с большой буквы…

Монолог выслушала и записала Наталья Сажина
«Империя света» № 28, осень 2007 г.




О проекте Купить диски Спектакли Фото Медиа Сценарии Воспоминания Дневники Читалка Новости

Rambler's Top100